Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

днем и ночью с самолетов Ан-2, Ли-2 и Ил-14 и с вертолета Ми-4 в/ч 62648 на летное поле № 1 или полигон “Гурьяново”. По информации директора Энгельсского музея дальней авиации С. А. Воронова, Гагарин был единственным из отряда, кто совершил ночной затяжной прыжок с высоты 11 километров с самолета Ту-16 [25].

ВАЛЕНТИНА ВАСИЛЬЕВНА ПЛАТОНОВА (работала официанткой в летной столовой):

Из-за прыжков они иногда приходили ужинать очень поздно, порой еле волочили ноги. Были как выжатый лимон. Ели, как правило, молча. Иногда позволяли себе по чуть-чуть коньяку. <…> Гагарин был хороший, простой, но какой-то слишком правильный, даже закрепощенный. Как будто знал, что первым полетит в космос, и боялся сделать малейшую ошибку [25].

Быковский, первый прошедший одиночество в барокамере, победительно похлопал себя по карману:

– Две сотни. Хватит на всех?

Наутро после потаенной пирушки Максимов наметанным взглядом окинул Юрия. Замотал головой: “Прыгать не разрешу”. – “Макс! – взмолился тот. – Никитичу только не говори”. – “Сказать не скажу. А будешь за это подбирать чехлы”. Подбирать чехлы, которые срываются с парашютов гораздо раньше приземления и разносятся ветром в радиусе нескольких километров, дело долгое и хлопотное – останешься без ног. “Но зато хороший вентилятор мозгам”, – ворчал Максимов [79].

Есть сведения, будто Никитин настоял, чтобы в программу парашютной подготовки первого отряда космонавтов не включали катапультирование. Они пока что не были к этому подготовлены, в том числе психологически [26].

Никитин выделял еще Гагарина, Леонова и Шонина, но и у всех других за эти полтора месяца набралось несколько десятков прыжков разной сложности. Они уже освоились в небе и научились подчинять себе парашют, если попадали в критические ситуации. Так, Аникеев победил глубокий штопор, Заикин не испугался длительного затенения купола, Титов не сробел, когда у него не раскрылся основной парашют. Никитин оказался прав: ребята действительно сплотились в один дружный коллектив. Вчера еще незнакомые, там, в степи под Энгельсом, они объединились единым делом, открыли в себе естественное желание помогать друг другу, научились сопереживать, – подружились. Тогда космонавты не знали еще, что сам факт полета в космос очень скоро разделит их маленький мир и, даже оставаясь друзьями, они будут жить как бы в разных измерениях, не знали, что час этого раздела стремительно приближается [10].

Как ни суровы были испытания и тренировки, космонавты чувствовали себя отлично, жили дружно и весело, и если что и волновало их, то только мысль: а когда же старт? И естественным было желание увидеть тех, кто создавал ракету-носитель, двигатели, сам корабль, систему управления. Космонавты то и дело слышали: “Главный приказал”, “СП требует”, “Глушко ждет…”, “Глушко говорит…” Но кто они? Как бы узнать тех, кто руководил созданием ракетно-космической системы и мощных двигателей? [27].

Космонавты вернулись с парашютных тренировок. Прошло буквально несколько дней, а на занятия, которые возобновились в здании Института авиационной медицины, приехал невысокий плотный человек лет пятидесяти [10].

По тому, как все забегали вокруг него, как “сопровождали”, космонавты сразу поняли, что это большой начальник. Но почему он в штатском?! <…> Расспрашивал мало, но очень внимательно разглядывал. Потом быстро уехал. “Это Королев!” – сказал вечером Карпов “по секрету”. Так состоялась их первая встреча [10].

ПОЛКОВНИК КИРИЛЛОВ:

Меня действительно поразила вся его фигура: мощная, сильная. Крупная голова, широкие надвисшие плечи, из-за чего руки казались длиннее обыкновенного. Слегка кривоватые ноги с узким тазом и почти шарообразная голова с залысинами, крючковатый нос. В общем, он бросался в глаза сразу, как говорят криминалисты, был создан из особых примет. Я подумал, черт побери, это – Король, самый настоящий Король [29].

Не только по своей манере, но и внешне Королев походил на Жукова… <…> такой же невысокий, крепко сбитый, безжалостно-бескомпромиссный в достижении поставленной цели [30].

1 мая 1960 года космонавты услышали о полете над территорией Советского Союза американского летчика-шпиона Пауэрса, которого сбили советской ракетой [21].

Соединенные Штаты подозревали, что в районе Байконура Советы построили огромный ракетный полигон… Летом 1957 года самолеты-шпионы У-2 доставили первые высотные фотографии развивающегося космодрома… Летевший в мае 1960 года над советской территорией на самолете-шпионе У-2 Фрэнк Пауэрс был сбит во время попытки получить фотографии комплекса “Байконур” [30].

Для полета 1 мая (это был двадцать четвертый шпионский рейд У-2 над советской территорией) выбрали маршрут, уже опробованный в мае 1957 года. Из Пешавара (в Пакистане) У-2 направлялся в Тюра-Там. Отсюда путь лежал к Свердловску, точнее, к Челябинску-40 (комбинат “Маяк”), центру атомной промышленности. По дороге надлежало сфотографировать несколько военных аэродромов. Следующей и главной целью считался Плесецк. Там, по данным ЦРУ, сооружалась стартовая площадка межконтинентальной ракеты (напомню: два старта “семерки” в Плесецке заступили на боевое дежурство в декабре 1959 года, еще два предполагалось сдать в следующем, 1961 году). После Плесецка У-2 предстояло пролететь над Северодвинском, сфотографировать судоверфи, на которых строили атомные подводные лодки. Следующая цель – Североморск, главная база Северного флота. Оттуда уже рукой подать до Норвегии, до аэродрома в Бодо. Самолет пилотировал опытный пилот Фрэнсис Гарри Пауэрс, ему уже приходилось летать над Советским Союзом. Тогда все закончилось благополучно, он не сомневался, что и сейчас его миссия пройдет успешно [30].

В мае 1960 года в один из ангаров аэродрома привезли остатки сбитого американского самолета-разведчика, пилотируемого Ф. Пауэрсом. Аппаратуру, которая более или менее сохранилась, выставили в Колонном зале Дома союзов в Москве, где проходила пресс-конференция, связанная с этим полетом [31].

Американцы окружили нашу страну военными базами, на которых стояли в боевой готовности бомбардировщики с атомными бомбами, а сами за океаном были недосягаемы. У нас в качестве ответного оружия в спешном порядке создавались межконтинентальные баллистические ракеты [23].

КОНСТАНТИН ФЕОКТИСТОВ:

К весне 1960 года космический корабль стал реальностью. Конечно, пока он был беспилотным, без системы обеспечения жизнедеятельности. Первый запуск состоялся 15 мая. Сажать на Землю этот корабль задачей не ставилось, на нем и защиты тепловой не было. Но программу спуска предполагалось отработать вплоть до сгорания его в плотных слоях атмосферы. Вышел корабль на орбиту отлично и летал хорошо, передавая на Землю нужную телеметрию в течение четырех дней. Запустили по радио программу спуска, включился тормозной двигатель, но корабль, вместо того чтобы пойти на снижение, ушел на более высокую орбиту [32].

Предстояли испытания в невесомости. В мае 1960 года начались ознакомительно-тренировочные полеты на самолете УТИ-МиГ-15 (воспроизводилась кратковременная невесомость). <…> Космонавтам нужно было выполнить три полета по параболическим траекториям. В первом полете они знакомились с состоянием невесомости, отрабатывали ведение радиопереговоров. Во втором – изучались координация движений, острота зрения, возможность приема пищи. В третьем – регистрировались физиологические параметры. Результаты каждого полета тщательно анализировали медики. Для изучения заданных усилий в условиях невесомости использовался специальный дозиметр. Левой рукой Гагарин держал его на уровне глаз, а большим пальцем правой руки нажимал на рычаг, создавая мышечное усилие в 750 г. Результаты фиксировала специальная кинокамера. Проводились и пробы письма. Гагарин писал имя, фамилию, дату полета, показывающие, что кратковременное пребывание в состоянии